«Вы даже не представляете, сколько данных есть у государственных организаций»

Работа журналиста, который занимается расследованиями, чем-то похожа на работу частного детектива: “сливы” от анонимных источников, очные ставки, фотокопии секретных документов. Впрочем, современные технологии меняют и этот, один из самых старых и почетных жанров журналистики. О том, какие программы используют современные журналисты из отдела расследований, как правильно запрашивать данные у государственных организаций и добиваться того, чтобы расследование стало поводом дискуссии в обществе и даже политических реформ, мы поговорили с Грегом Гриффином, редактором отдела расследований американской газеты The Denver Post.
Беседовал Всеволод Пуля

Материал впервые опубликован в журнале «Журналист» №01/2014

Как появляются идеи тех или иных расследований?

Идеи приходят отовсюду. Иногда мы получаем информацию от читателей, которые звонят нам или приходят в редакцию. Например, работая в госструктурах, могут узнать о чем-то, что с их точки зрения, не является правомерным. И тогда приходят к нам. Мы смотрим на их информацию и решаем, стоит ли копать глубже.
Какая-то информация поступает от репортеров. Это могут быть чьи-то слова или документы. Или они с течением времени видят определенный тренд. Есть истории, которые приходят просто из новостей.

Хороший пример - серия наших расследований об условно-досрочно освобожденных, которая была опубликована несколько месяцев назад. А началось все с новостной статьи об убийстве чиновника из колорадского исправительного учреждения, причем убийцей был преступник, вышедший по УДО. В его судопроизводстве было допущено много ошибок: непонятно, почему его вообще выпустили и, как он избежал надзора полиции. Мы решили написать разобраться — есть ли еще такие преступники, которых отпустили без надзора и которые продолжают совершать противоправные действия. То есть идея расследования пришла из новостей —  была поддержана и развита редакторами, которые решили, что в сюжете об убийстве столько белых пятен и вопросов без ответа, что необходимо проводить более обстоятельное расследование.

Сколько людей работает в вашем отделе?
Пять журналистов специализируются на расследованиях. Шестой, официально расследованиями не занимается – он специализируется на теме здравоохранения. Но он очень хорошо развивает большие, долгоиграющие сюжеты. В общем, я считаю его как «пол-сотрудника» (смеется).
Как много расследований вы публикуете?
Мы стараемся вести несколько проектов разной продолжительности одновременно. Работы занимает от 2-х недель до 3-4 месяцев.

Например, в случае с сюжетом про безнадзорных освобожденных условно-досрочно, все сотрудники моей команды работали 5 месяцев. Более того, мы продолжили работу по этому расследованию и после публикации основной серии материалов.
Помимо этого, у нас в работе около десятка проектов средней продолжительности. И еще от 20 до 40 сюжетов, которые относятся к жанру расследований, но требуют меньше работы.

А как вы оцениваете, сколько времени уйдет на ту или иную историю?

Мы стараемся исходить из своего опыта. Иногда сразу видно, что “раскапывание» этого сюжета займет не меньше месяца, и нужно задать себе вопрос: стоит ли тратить время журналиста на нее? Это действительно лучший способ использовать его ресурсы? Да, там может быть интересный сюжет, но стоит ли игра свеч?

Фактор, который увеличивает время подготовки материала, — это получение исходных данных для проведения расследования или даже просто для принятия решения — пишем мы об этом или нет. Приходится делать много официальных запросов в государственные структуры на предоставление данных. Эта информация считается публичной, но раскрывается только по запросу. Процесс ее получения может затянуться на недели и даже месяцы. Ты уже работаешь над чем-то другим, как вдруг приходят документы по уже позабытому запросу.

В случае с историей про УДО первые два месяца мы не были уверены до конца, будем ли мы ею заниматься, так как не знали, сколько времени и ресурсов она займет. Мы отправили огромное количество запросов на предоставление информации. И только через два месяца мы стали получать первые данные и думать над тем, как выстроить это расследование.

Вы работаете с большими массивами данных? Вообще госучреждения в США можно назвать прозрачными?

Да, мы активно используем массивы данных в работе. Правда, многие данные находятся в свободном доступе лишь в теории. Вы даже не представляете, сколько статистики собирается разными государственными организациями. И хотя закон обязывает всех раскрывать эти данные по запросу, существуют определенные ограничения.

Если вы запрашиваете личную информацию сотрудников или клиентов, ее вам не выдадут. В лучшем случае получите  обезличенные данные. Некоторые, впрочем, злоупотребляют этим: мы же не знаем наверняка, есть ли в запрашиваемых данных личная информация, а нам отказывают в доступе к ней, объясняя это невмешательством в частную жизнь. Другие наоборот открыто идут на контакт и помогают с подготовкой статей.

В США очень хорошая политика по раскрытию массивов данных. Впрочем, у идеи ограничить предоставление информации есть свое мощное лобби, и мы это ощущаем. Получать те или иные данные становится все сложнее, особенно те, которые даже отдаленно связаны с личной информацией.

Еще госорганы могут попросить заплатить деньги за отбор и подготовку необходимой информацию, потому что это отнимает время у их сотрудников: найти информацию по запросу, возможно, очистить ее от персональных данных. Так что в ответ на запрос вам могут сказать, что готовы информацию предоставить, но это будет стоить, например, 5000 долларов. Не всегда, конечно, но бывает.

Порой мы сами виноваты в том, что наш запрос носит общий характер и его сложно обработать. Представляете: «Мне нужны все данные по вашим операциям за последние пять лет».

Так что журналистам, работающим с данными, нужно учиться правильно формировать запрос, делать его конкретным, чтобы получить именно то, что пригодится вам для расследования. Тогда и цена будет справедливой.

В случае с историей про УДО нам пришлось много взаимодействовать с управлением исправительных учреждений. Мы запрашивали биографические данные заключенных (обезличенные – прим. ред.), объемы были большие и нам выставляли баснословные счета. Приходилось переформулировать запросы и делать их более сфокусированными и детализированными. Например, мы ограничивали их по дате или по количеству.

Какие программы вы используете для работы с массивами данных и их визуализации?

Мы используем Microsoft Access для работы с базами данных и Microsoft Excel для их структурирования. Access помогает отображать одни и те же данные разными способами. Например, он позволяет свести две таблицы в одну, найти интересные пересечения, сделать быстрый анализ.

Все чаще мы работаем с картами и инструментами для визуализации. Лично я в этом не очень хорошо разбираюсь, но в нашей команде есть необходимые эксперты. Вообще мы всех редакторов научили работе с картами Google и с программой Google Fusion, которая помогает нанести слой данных на карту и опубликовать ее на сайте вместе с текстом.

Какой эффект оказывают ваши расследования?

Например, все та же история об освобожденных по УДО выявила необходимость срочного реформирования всей системы по надзору за досрочно освобожденными. Администрация губернатора штата уже работала над этой проблемой, но в нашем расследовании мы подчеркнули конкретные недочеты, на основе которых они уже смогли составить дорожную карту для преобразований.

Губернатор объявил о повышении финансирования этой реформы на 25%, будет нанято больше сотрудников, обеспечивающих надзор, повышена их квалификация.

Еще более показательный пример – проект, который мы реализовали в прошлом году, под названием «Ошибка стоила смерти» (“Failed to Death”). Это серия материалов, которая рассказывала о программе по охране здоровья детей. Мы обнаружили, что во многих случаях, когда ребенок страдал физически и даже умирал из-за неосмотрительных или безответственных действий родителей, это был рецидив. То есть его семья попадала в поле зрения социальных работников раньше, но они не обращали внимания на очевидные проблемы.

 

Мы увидели, что система учета проблемных семей была недостаточно надежной, и дети продолжали умирать даже в тех случаях, когда социальные работники знали о проблемах и могли бы вмешаться.
Этот сюжет вызвал множество реформ на государственном уровне. Была запущена новая программа обучения социальных работников, открыт новый центр для них, увеличено финансирование и установлен централизованный контроль за отделениями в округах штата. Запущена горячая линия, на которую могут позвонить очевидцы грубого или неосторожного обращения с детьми.

Мы надеемся, что каждая наша статья имеет  результат. Мы писали о коррупции, откатах, кумовстве в госорганах и прочих вещах. На основе многих статей были инициированы уголовные дела. Прокуроры брали наши расследования за отправную точку и начинали свои – уголовные.

На вас или кого-нибудь из вашей команды когда-нибудь подавали в суд недовольные герои статей?

На меня лично никто никогда не подавали в суд. Некоторым журналистам угрожали исками, но дальше слов дело так и не шло.